© 2016 Your company
Михаил Кормин, архитектор
Омск: колыбель русского метамодерна
Ранее в своей работе «КРЕСТ И СВЕТ: православный метамодерн Омска» я уже говорил о том, что в последнее время именно Омск становится центром российской культуры пограничного, the metamodern sensibility. Может быть неосознанно, только лишь частично понимая все значение подобных экспериментов для города и страны, омичи сами идут по неясному еще для них пути. Бредут в тумане разрушающейся культуры бессмысленности, обретая новый смысл. Такие этапы, такие эпохи, когда наша Родина шла в авангарде всей мировой культуры, не до конца это осознавая, не так уж, на самом деле, и редки.
Подобные социальные и архитектурные, «пространствоформирующие» проекты, возникающие на уровне воплощения идей некоего «будущего», нашедшего опору в прошлом, всего лишь умозрительные изыскания, мечты, не имеющие под собой никакой основы. Верно ли это? Нет. Достаточно углубиться в тему нового смысла архитектуры, общественной парадигмы, процесса, и снова в Омске – найти воплощение такого «утилитарного романтизма», символической идеи, а по большому счету нового понимания самой сути бытия как такового. Пространства\объекта как новой утопии, ставшего таковым в силу необходимости.
Пример – колокольня храма Рождества Христова в Крутой Горке. Построена она еще в 2009 году. Строительство велось 6 лет. Высота – 35 метров. Автор проекта – омский архитектор Самосудов.
Это точная копия колокольни Ивана Великого, «царь-колокольни», в московском Кремле, правда в уменьшенном масштабе. Здесь мы видим первую отсылку к историческому, традиционному образу, белому «единорогу» царя Ивана. Приведу цитату:
«При Иване Грозном статус эмблемы единорога как символа царской власти возрос. Единорог появился на Малой печати царя. На второй - главной - ее стороне находился двуглавый орел. Этот факт свидетельствует о возвышении изображения единорога до уровня первостепенной важности - своего рода личного герба Ивана Грозного или даже о попытке замены двуглавого орла на единорога как государственного герба».
Очевидна коннотация символа колокольни, вертикальной осью, поднимающейся над южносибирской степью, и мифологического образа однорогого зверя русской государственности. Доминирование вертикальной направленности образа. Monoceros sibirica. Это обращение к настоящей, самобытной России, Протороссии, возвращение истинного образа Ивана IV, по сути – присоединившего Сибирь к российской земле. Однако, этот глубинный смысл «белого единорога» на Крутой Горке, вполне вероятно, мог остаться сокрытым даже от самих строителей.
И этот, скрытый, символизм действительно, отходит на второй план, надежно укрываясь в смысловых пластах трактовки образа, если мы обратимся к самому конструктиву объекта. То есть посмотрим на то, из чего и как выполнена сама колокольня. А выполнена она из труб, оставшихся после реконструкции близлежащего дюкера нефтепровода. От восстановительных работ на объекте осталось порядка 100 метров трубы, которые и были использованы при постройке колокольни. Колонны, воспринимаемые снаружи как монолитные элемент конструкции, на самом деле пустые. Это и есть трубы метрового диаметра, покрытые белым. По сути, они являются резонаторами, а сама колокольня превращается в единый музыкальный инструмент, воплощая собой принцип эвдемонической синергии. Здесь можно вспомнить пифагорейские законы harmonia mundi, harmonia universitatis. Причем само «изначальное» понимание символа уже не важно. Важна трактовка. И это – лучший пример транспарентного подхода (по Секатскому) к символистике в период метамодернистской эпох.
На миг отойдя от принципа «белого звука», и снова обратимся к эпохе изначальной Руси. Вспомним, что «единорогами» так же называли и гладкоствольные гаубицы, появившиеся при все том же Иване Великом. В Санкт-Петербурге существует храм, «построенный» из пушек – ограда Спасо-Преображенского собора выполнена из стволов орудий, захваченных нашей армией в русско-турецкую кампанию. Что такое нефтяные трубы, если не стволы «пушек», нацеленных экономикой России на стратегических партнеров? Нефтепроводы – это наши осадные орудия в давно уже идущей экономической битве, с помощью которых мы сохраняем свои позиция, занимаем новые и идем в непрерывное наступление, маневрируя на стратегических рынках всего мира. Спасо-Преображенский собор — это символ прошлых побед. Колокольня храма Рождества Христова в Крутой Горке — это символ побед будущих. Параллели очевидны.
Третья Мировая война – это война за ресурсы. В том числе и за самый главный ресурс государства – за человеческий ресурс, за человеческий капитал, за – человека. И Россия, как и любая другая держава, старается вести эту битву доступными ей средствами.
Например, в 2015 году РПЦ провела всероссийский смотр-конкурс проектов православных храмов XXI века. Очевидно, что подобного переосмысления религиозного объекта на конкурсе не было. Создатели программы «200 храмов» не представили подобного омскому подхода к трактовке здания как «машины звука», производящей благодать посредствам старых нефтяных труб. То же, что теллурический момент обрамлен белокаменной плотью звонницы, придает дополнительное изящество идее. Черная земная кость воплощается в звуковое «слово колокола» посредством соединения с религиозной функцией. Как жаль, что подобного рода принципы перерождения храмов в нечто большее, нежели просто «коробки с крестами» (чем они, конечно же, не являются по сути) все еще остаются закрытыми для нашего реакционного духовенства и чиновничества!
Это ли не метамодерн в его истинном понимании? Да, это он. Как бы мы не относились к роли церкви и «нефтяной иглы» в современной России. При этом, попрошу заметить, колокольня в Крутой Горке построена еще 2009 году. Все соответствует этапу истории. Вот что написал Brendan Dempsey в своей статье «[Re]construction: Metamodern «Transcendence» and the Return of Myth», посвященной возвращению к мифу в эпоху метамодернизма:
«One direction, then, that metamodern art is taking in its fraught desire for sense and depth is a willful assumption of constraints to counter postmodernism's total emancipation from transcendent paradigms. These artistic constraints, like the myths they tell, are admittedly as artificial as they are useful. Indeed, if postmodernism was characterized by «contrived depthlessness» as Fredric Jameson asserts perhaps metamodernism reflects a contrived depth».
В какой-то мере Омск, переходя за грань очевидного, приближается к системе «научной религии», или «промышленной культурологи», сформированной в контексте принципа Syntheism, которую уже озвучили Alexander Bard и Jan Söderqvist. Миф порождает новый миф.
Понятийный рециклинг. Трансформация nigredo нефтяных потоков в albedo истинной духовности. Процессы восстановления первоначального порядка мировой оси через призму нового времени, новых средств и сил, через систему новых символов. Подземные титаны освобождаются от «черной желчи» и восходят на небо новой эпохи. Все это связанное со звучанием религиозной литургии. Λόγος σαρξ εγενετο («Слово плоть бысть»). Звук, ставший вещью, идея – ставшая материей. В виде вздымающегося к небу рога белого единорога первой, исторической династии русских царей. В гептиловых облаках ядовитого ракетного топлива поднимается из постмодернистской грязи новая Россия, вибрирующая резонансом в унисон с многоголосым хором настоящего. Колокольня храма Рождества Христова, как когда-то ракеты с секретных полигонов СССР, взмывает в неизведанный Космос. Не в «космос» спутниковой связи и многоразовых шаттлов, но κόσμος древнего понимания этого слова, мироустройства как такового. Белый световой столб, пронзающий облака мутных небес «последней эпохи», несущийся на звуковых волнах, словно sonic tank (weirding module) Муад'Диба по безжизненной пустыне. Но наша «пустыня», «омская степь» – это бесконечное синее небо будущих эонов русского триумфа. Простирающаяся от династии Рюриковичей до современной эпохи и дальше, в бесконечное.
Что это, если не воплощение нового мирового порядка? Это именно оно, символ России грядущего. И этот символ встречается нам в провинциальном Омске, даже на его окраине, в Крутой Горке. Русский метамодерн в его чистом виде, самый мейнстрим современной социальной философии. The Age of Spiritual Machines.
Так центр замыкается периферией. Отслужившие свое нефтяные трубы становятся храмом. Омск – Россией. А Россия – всем миром, возродившись через новый смысл глобальных перемен.
Ранее в своей работе «КРЕСТ И СВЕТ: православный метамодерн Омска» я уже говорил о том, что в последнее время именно Омск становится центром российской культуры пограничного, the metamodern sensibility. Может быть неосознанно, только лишь частично понимая все значение подобных экспериментов для города и страны, омичи сами идут по неясному еще для них пути. Бредут в тумане разрушающейся культуры бессмысленности, обретая новый смысл. Такие этапы, такие эпохи, когда наша Родина шла в авангарде всей мировой культуры, не до конца это осознавая, не так уж, на самом деле, и редки.
Подобные социальные и архитектурные, «пространствоформирующие» проекты, возникающие на уровне воплощения идей некоего «будущего», нашедшего опору в прошлом, всего лишь умозрительные изыскания, мечты, не имеющие под собой никакой основы. Верно ли это? Нет. Достаточно углубиться в тему нового смысла архитектуры, общественной парадигмы, процесса, и снова в Омске – найти воплощение такого «утилитарного романтизма», символической идеи, а по большому счету нового понимания самой сути бытия как такового. Пространства\объекта как новой утопии, ставшего таковым в силу необходимости.
Пример – колокольня храма Рождества Христова в Крутой Горке. Построена она еще в 2009 году. Строительство велось 6 лет. Высота – 35 метров. Автор проекта – омский архитектор Самосудов.
Это точная копия колокольни Ивана Великого, «царь-колокольни», в московском Кремле, правда в уменьшенном масштабе. Здесь мы видим первую отсылку к историческому, традиционному образу, белому «единорогу» царя Ивана. Приведу цитату:
«При Иване Грозном статус эмблемы единорога как символа царской власти возрос. Единорог появился на Малой печати царя. На второй - главной - ее стороне находился двуглавый орел. Этот факт свидетельствует о возвышении изображения единорога до уровня первостепенной важности - своего рода личного герба Ивана Грозного или даже о попытке замены двуглавого орла на единорога как государственного герба».
Очевидна коннотация символа колокольни, вертикальной осью, поднимающейся над южносибирской степью, и мифологического образа однорогого зверя русской государственности. Доминирование вертикальной направленности образа. Monoceros sibirica. Это обращение к настоящей, самобытной России, Протороссии, возвращение истинного образа Ивана IV, по сути – присоединившего Сибирь к российской земле. Однако, этот глубинный смысл «белого единорога» на Крутой Горке, вполне вероятно, мог остаться сокрытым даже от самих строителей.
И этот, скрытый, символизм действительно, отходит на второй план, надежно укрываясь в смысловых пластах трактовки образа, если мы обратимся к самому конструктиву объекта. То есть посмотрим на то, из чего и как выполнена сама колокольня. А выполнена она из труб, оставшихся после реконструкции близлежащего дюкера нефтепровода. От восстановительных работ на объекте осталось порядка 100 метров трубы, которые и были использованы при постройке колокольни. Колонны, воспринимаемые снаружи как монолитные элемент конструкции, на самом деле пустые. Это и есть трубы метрового диаметра, покрытые белым. По сути, они являются резонаторами, а сама колокольня превращается в единый музыкальный инструмент, воплощая собой принцип эвдемонической синергии. Здесь можно вспомнить пифагорейские законы harmonia mundi, harmonia universitatis. Причем само «изначальное» понимание символа уже не важно. Важна трактовка. И это – лучший пример транспарентного подхода (по Секатскому) к символистике в период метамодернистской эпох.
На миг отойдя от принципа «белого звука», и снова обратимся к эпохе изначальной Руси. Вспомним, что «единорогами» так же называли и гладкоствольные гаубицы, появившиеся при все том же Иване Великом. В Санкт-Петербурге существует храм, «построенный» из пушек – ограда Спасо-Преображенского собора выполнена из стволов орудий, захваченных нашей армией в русско-турецкую кампанию. Что такое нефтяные трубы, если не стволы «пушек», нацеленных экономикой России на стратегических партнеров? Нефтепроводы – это наши осадные орудия в давно уже идущей экономической битве, с помощью которых мы сохраняем свои позиция, занимаем новые и идем в непрерывное наступление, маневрируя на стратегических рынках всего мира. Спасо-Преображенский собор — это символ прошлых побед. Колокольня храма Рождества Христова в Крутой Горке — это символ побед будущих. Параллели очевидны.
Третья Мировая война – это война за ресурсы. В том числе и за самый главный ресурс государства – за человеческий ресурс, за человеческий капитал, за – человека. И Россия, как и любая другая держава, старается вести эту битву доступными ей средствами.
Например, в 2015 году РПЦ провела всероссийский смотр-конкурс проектов православных храмов XXI века. Очевидно, что подобного переосмысления религиозного объекта на конкурсе не было. Создатели программы «200 храмов» не представили подобного омскому подхода к трактовке здания как «машины звука», производящей благодать посредствам старых нефтяных труб. То же, что теллурический момент обрамлен белокаменной плотью звонницы, придает дополнительное изящество идее. Черная земная кость воплощается в звуковое «слово колокола» посредством соединения с религиозной функцией. Как жаль, что подобного рода принципы перерождения храмов в нечто большее, нежели просто «коробки с крестами» (чем они, конечно же, не являются по сути) все еще остаются закрытыми для нашего реакционного духовенства и чиновничества!
Это ли не метамодерн в его истинном понимании? Да, это он. Как бы мы не относились к роли церкви и «нефтяной иглы» в современной России. При этом, попрошу заметить, колокольня в Крутой Горке построена еще 2009 году. Все соответствует этапу истории. Вот что написал Brendan Dempsey в своей статье «[Re]construction: Metamodern «Transcendence» and the Return of Myth», посвященной возвращению к мифу в эпоху метамодернизма:
«One direction, then, that metamodern art is taking in its fraught desire for sense and depth is a willful assumption of constraints to counter postmodernism's total emancipation from transcendent paradigms. These artistic constraints, like the myths they tell, are admittedly as artificial as they are useful. Indeed, if postmodernism was characterized by «contrived depthlessness» as Fredric Jameson asserts perhaps metamodernism reflects a contrived depth».
В какой-то мере Омск, переходя за грань очевидного, приближается к системе «научной религии», или «промышленной культурологи», сформированной в контексте принципа Syntheism, которую уже озвучили Alexander Bard и Jan Söderqvist. Миф порождает новый миф.
Понятийный рециклинг. Трансформация nigredo нефтяных потоков в albedo истинной духовности. Процессы восстановления первоначального порядка мировой оси через призму нового времени, новых средств и сил, через систему новых символов. Подземные титаны освобождаются от «черной желчи» и восходят на небо новой эпохи. Все это связанное со звучанием религиозной литургии. Λόγος σαρξ εγενετο («Слово плоть бысть»). Звук, ставший вещью, идея – ставшая материей. В виде вздымающегося к небу рога белого единорога первой, исторической династии русских царей. В гептиловых облаках ядовитого ракетного топлива поднимается из постмодернистской грязи новая Россия, вибрирующая резонансом в унисон с многоголосым хором настоящего. Колокольня храма Рождества Христова, как когда-то ракеты с секретных полигонов СССР, взмывает в неизведанный Космос. Не в «космос» спутниковой связи и многоразовых шаттлов, но κόσμος древнего понимания этого слова, мироустройства как такового. Белый световой столб, пронзающий облака мутных небес «последней эпохи», несущийся на звуковых волнах, словно sonic tank (weirding module) Муад'Диба по безжизненной пустыне. Но наша «пустыня», «омская степь» – это бесконечное синее небо будущих эонов русского триумфа. Простирающаяся от династии Рюриковичей до современной эпохи и дальше, в бесконечное.
Что это, если не воплощение нового мирового порядка? Это именно оно, символ России грядущего. И этот символ встречается нам в провинциальном Омске, даже на его окраине, в Крутой Горке. Русский метамодерн в его чистом виде, самый мейнстрим современной социальной философии. The Age of Spiritual Machines.
Так центр замыкается периферией. Отслужившие свое нефтяные трубы становятся храмом. Омск – Россией. А Россия – всем миром, возродившись через новый смысл глобальных перемен.